Кровавым колесом война прошлась по юности моей

«Нас осталось немного. Мы уходим далече. Это мы погасили бухенвальдские печи…». Эти слова поэта - и о ветеране Петре Григорьевиче Арза-
масцеве. Я была с ним знакома заочно: его выступления на сценах наших дворцов оставляли неизгладимое впечатление. Нынче он стал победителем акции «Человек года» в номинации «Человек-легенда». Захотелось поближе познакомиться с этим замечательным человеком. И я с ним встретилась.

РОСЛИ НЕИЗБАЛОВАННЫМИ. - Я - образца 1924 года, 2 сентября, - рассказывает он. - До войны работал рулевым в Бельском речном пароходстве, на скоростном пароходе «Жан Жорес», курсировавшем по маршруту Москва - Уфа. В армию взяли 28 августа 1942 года прямо из пароходства. Как сейчас помню тот день, полный тревог.
Из Ленинграда мы провезли измождённых людей по Волге до деревни под Волгоградом. В то время правительство одномоментно выселило поволжских немцев в Казахстан, разрешив взять лишь ручную кладь. В деревне было пустынно, только скотина по улицам бродила. Сюда мы и привезли 200 блокадников. Им велели занимать дома и брать хозяйство - кто что сможет.
А мы ушли обратно, и когда я стоял на вахте, принесли повестку: явиться в Уфимское миномётное училище. Девочки-матросы были очень расстроены. Ещё бы: им, 15-16-летним, приходилось грузить мешки с продуктами весом по 70 кг. На хрупкие плечики надевали «печку» - приспособление для тяжестей - и вперёд. Не обходилось без слёз, мешок поднимали втроём. Мальчики были покрепче, но их было мало: забрала война.
Я удивляюсь: как же они такое выдерживали?
– Помогало воспитание в простой трудовой семье. Я родился в д. Арзамасцево Красногорского района Татарстана, - продолжает Пётр Григорьевич. - Нас в семье было пятеро: мать с отцом, две сестры да я. Приходилось помогать родителям вести хозяйство: воду из колодца носить, дрова заготавливать, косить. Мы росли неизбалованными.

МАМИНЫМИ МОЛИТВАМИ. - Через 10 месяцев меня, младшего лейтенанта, и ещё около тысячи бывших курсантов отправили на фронт. Но впервые столкнулся со смертью не там, а в училище. С нелепой, ужасной, беспощадной СМЕРТЬЮ! Мы были молодые парнишки, наивные и любопытные. Однажды на стрельбище бросали гранаты. Одна не взорвалась. Руководил учёбой младший лейтенант, юнец, как и мы. Решил проявить смелость: схватил её, чтобы показать, как надо бросать, и поплатился жизнью: граната взорвалась в его руках, снеся череп.
Другой нелепый случай произошёл на стрельбах. К слову, стрелял я сносно: из 30 выбивал 28. Вдруг прибегает дежурный: Лапуга убил Мачеру! Мачера был командиром, пистолет носил не по уставу - за пазухой. Оружие выпало, и он попросил товарища поднять. Тот поднял и по неосторожности ранил командира. Это было на глазах у нас - мальчишек, не нюхавших пороху…
- Было страшно? – спрашиваю.
- Нет. Впечатление было ужасное, но крови я не боялся, на себя чужую смерть не примерял и почему-то был уверен: меня обойдёт. И, может быть, мамиными молитвами остался жив… Но в те летние дни 1943-го хотел только одного - на фронт! И мы двигались к нему с остановками на поезде, полуголодные.
В дорогу получили пайку: кулёк муки. Что хочешь с ней делай… Не обошлось без приключений. Ребята нашли трассирующие пули. Диковину положили на скамейку, закрыли газетой. А она возьми и взорвись. 15 человек погибли. Нас взрывной волной выбило из вагона на несколько метров.
Переехали Дон. Кругом - вывороченные деревья, трупы… Очень хотелось пить. Где добыть воду? Дело к ночи. Нашли воронку с дождевой водой, напились. Утром ужаснулись: в ней мёртвые плавают. У многих рвота началась…
В Курске вылезли из вагонов, и хотя командир строго-настрого запретил что-либо подбирать, ребята не удержались: подобрали прыгающую мину, хотели разобрать. Она их и «разобрала». Трое погибли на месте, четвёртый выглянул из окна вагона посмотреть - и его сразило шрапнелью. Тут же, в донских степях, похоронили солдатиков…

А ДАЛЬШЕ – ПРОВАЛ, ЧЕРНОТА. - Наконец, прибыли в штаб корпуса полка, оттуда нас на танках повезли к передовой. Затем – пешком. Грязные, как черти, дошли до полков. В штабе полка докладываю: «Младший лейтенант Арзамасцев для прохождения практики прибыл!». Майор рассмеялся горько: «У нас такая практика - мало не покажется…».
Через полчаса - на передовой. Так я, необстрелянный мальчишка 18 лет, летом 1943-го оказался в Курском котле. Мы располагались с одной стороны лога, немцы - с другой. Пробираюсь по траншее, а самому не терпится посмотреть, что же там, на той стороне. Лезу на бруствер, а сосед меня за брюки обратно тянет: «Здесь дырки делают очень быстро!».
Неделя пролетела незаметно: днём отдыхали, ночью копали окопы, траншеи. Затем меня вызвали в штаб: вышел приказ принять роту - из госпиталей пришло пополнение.
К лету 43-го был уже опыт войны с немцами: битва под Москвой, Сталинградская. Готовились к сражению основательно: целый месяц возводили укрепления. И вот приказ: наступать! Это были последние дни моей прежней жизни.
По сигналу ракеты начался артобстрел, мы пошли в наступление. Услышав свист снаряда, я упал. Он разорвался совсем рядом - в полутора метрах. Я сгоряча приподнялся на израненных руках - и всё: провал, чернота…

«Я СЕДОЙ, ДА МОЛОДОЙ!». А потом были другая жизнь, другая война, другие рубежи…
Я рассматриваю фотографии в стареньком альбоме. Их не очень много, зато какие! Вот ветеран в кругу подростков, делится воспоминаниями. На груди - ордена Красной Звезды, Отечественной войны I степени, медали «За победу над Германией», юбилейные.
А вот он - грозный царь морей Нептун. Гордо выплывает на лодке со свитой водяных. Владимир Петрович, сын, комментирует:
- Ох и помучились мы с этим хозяйством! Папа тогда пять лет работал директором пионерского лагеря, и мы, ребята, помним эти замечательные праздники. Немало потрудиться пришлось, когда тянули по речке Лысьве лодки к лагерю. Зато сколько восторга, радости было у детишек!
Лариса Валентиновна, сноха, добавляет:
- Папа всегда выглядел очень колоритно. Чего стоит только его замечательная борода! Совершенно незнакомые люди фотографировали его на улице и приносили потом в подарок фото. Жаль, нет снимка, где он зимой в одних трусах делает пробежки по улице. А мимо проезжают автобусы с улыбающимися пассажирами. А может, у кого-то и есть?
А вот ещё один замечательный снимок: Пётр Григорьевич на сцене театра исполняет партию Ивана Карася из оперы «Запорожец за Дунаем». Он - участник многих концертов. Лысьвенцы, и я в том числе, помнят его зычный жизнеутверждающий голос: «Я седой, да молодой!».

И НЕНАВИСТЬ, И ОТЧАЯНИЕ. Но всё это будет потом. А тем жарким днём 1943 года в полях на Курской дуге лежал израненный паренёк, истекающий кровью. А вокруг полыхала война, шли в бой товарищи и рвались снаряды. Настоящие. И всё было по-настоящему: страшно и жестоко. И память хранит это до мельчайших деталей.
- По приказу командования всех раненных на Восточном фронте отправляли в Омск, - вспоминает ветеран. - Я ехал в последнем вагоне с тяжёлыми. Даже одно это было страшно: они умирали, не выдержав дороги, вагон отцепляли, оставляли на станции. Не хотел я остаться в отцепленном вагоне! Жить хотел! Обе руки мои были перебиты, их устроили на специальное приспособление из деревянных палочек - «самолёт»…
Я смотрю на его крепкие мужские руки и не могу представить, как тогда он, молодой парнишка, сгорая от стыда, просил застегнуть ему одежду или покормить.
- В Омске меня выгружали через окно: «самолёт» не проходил в дверь. На носилках несли две девушки, положили на грудь букет цветов, - продолжает он и улыбается. - Опять казус: оказалось, это цветы табака... Нанюхался - заболела голова. Провалялся в госпитале год. Подлатали, вправили правую ключицу, извлекли осколок из левой. Сколько боли, слёз и мата моего видели и слышали сестрички! Я был весь волосат. Когда они снимали бинты с груди вместе с волосами, вот это была эпиляция!
Меня лечили, обе руки не работали, но были чувствительны, что обнадёживало. В Новороссийске комиссовали - и я отправился домой, к маме. А что творилось в душе - не описать. Тут и ненависть к фашисту, и огромное желание отомстить, и отчаяние от бессилия…

ИЗ ПОКОЛЕНИЯ «АТЛАНТОВ». - Заявился к родителям в 12 ночи. Мать, увидев меня, упала без чувств. Но правду говорят: дома и стены лечат. Пошёл на поправку. Руки стали отходить.
Отправился в Красно-
уральск, где мне предложили поработать военруком. Жизнь и здоровье постепенно налаживались, да и молодость брала своё. Решил вернуться к старой профессии. Поступил в Пермское речное пароходство штурманом. В 1948-м в Куеде познакомился на танцах с будущей женой, Ниной Николаевной Красногорской, и в 1951-м мы приехали в Лысьву, где и прожили вместе почти 70 лет в одном доме…
О жизни Петра Григорьевича можно написать книгу: столько в ней было замечательного. В газете обо всём не расскажешь. Это стойкий мужественный человек того поколения «атлантов», которые повернули колесо истории всей Земли в мирное русло.
Сейчас ветеран живёт с сыном. По-прежнему высок, мужествен и стоек. Охотно делится воспоминаниями: у него отличная память. И такая же тяга к солнцу и жизни, как 70 лет назад. На прощанье просит:
- Напишите, пусть сделают скамейку около дома - ходить тяжело…
Сделаем ветерану скамейку?

Фото и из архива
Арзамасцевых

 0

 0